Сегодня я попросила боли — я хотела побыть с ней и впустить её в себя. Мы разделись с самого начала — я так люблю этот момент на нудистских пляжах или в бане, когда все оголяют тела, и больше нет стеснения, тело большое не наделено какими-то мифическими качествами, а становится просто телом, красивым в своем разнообразии.

Пока Анзол вешал подвес, я любовалась — попа, ноги, руки, затылок, член, яички — вспоминаю и радуюсь. Мне нравится татуированное тело — рисунок двигается вместе с кожей, немного другие ощущения от поцелуев и укусов.

Я хотела почувствовать член в себе — с прошлых отношений у меня остался страх проникновения. Предыдущий партнёр был хорош поначалу, но к третьему году отношений мы не целовались перед сексом, он практически не ласкал меня пальцами, и в итоге я начала от него закрываться самым надёжным способом — у меня пропало желание. Оттуда же у меня желание веревок: я должна была ласкать его, пока он ласкал меня, а веревки мне помогают оказаться в близкой мне принимающей роли и не дают мне пытаться делать что-то в ответ.

Анзол надел ее на меня — и игра началась. Я поняла, что меня страшно возбуждает глубокий минет, мне настолько приятно, когда член в моей глотке и я не могу дышать, что аж глаза закатываются — капает слюна, я чувствую себя такой разнузданной, грязной и используемой для собственного удовольствия — и наконец свободной и имеющей право наслаждаться тем, что со мной делают. Я люблю этот момент, когда член бьётся в заднюю стенку глотки, и мне удается расслабиться и он проскальзывает вглубь — и я слышу стон Анзола, и он начинает глубоко дышать и двигаться в моем горле. Пенисо-вагинальный контакт находится на ощутимом расстоянии от того места, откуда я вижу реальность, а тут происходит непосредственный контакт с местом, где находится моё сознание. И я обожаю, когда член перекрывает воздух, и я не могу вдохнуть, и я вся, и мое дыхание, и, соответственно, моя жизнь — в руках другого.

От боли в какие-то моменты выступал пот, и мне так нравился этот контраст температур на границе моего тела — изнутри жарко, снаружи холодно. Я в детстве очень любила качели — это ощущение полета, и ветер, и закрыть глаза и немножко бояться, когда летишь вниз. А теперь я взрослая, уже я сама качели — закрыть глаза и чувствовать только сигналы от мозжечка, легко, и ветер холодит кожу.

Задача принять боль выполнена — я висела всего на двух-трёх точках, и в прошлую свою сессию с другим человеком я эту боль не смогла принять. В этот раз веревка проходила по нерву рядом с тазовой костью, что давало боль, которая не снижается со временем. Я сжилась с ней, не пустила, как обычно, её в себя — от впускания она только становилась сильнее. Я просто дала ей быть и по возможности переносила вес на другие точки.

Он вошёл в меня на подвесе — ох как давно у меня такие фантазии лежали в коробочке с надписью «нереально исполнить». Огромное удовольствие ощущать, как все мое тело легко двигается в такт фрикциям, и нет никакого давления от кровати, я невесома.

Когда Анзол начал снимать меня с подвеса, у меня был очень интересный опыт переживания экстремальной боли — осталась всего одна веревка на согнутой в колене ноге, весь вес пришелся на неё, и не было возможности из-за этого быстро развязать. Боль была невыносимой, весь мир сузился только до этой полосы на моём бедре, и мне хотелось только одного — чтобы этого кончилось. Когда я поняла, что Анзол довольно быстро меня развязывает и принимает все усилия, чтобы боль прошла, я нашла в себе место спокойствия и доверия к миру — где я знаю, что он обо мне позаботятся, что это кончится и мне станет легче — я сделала в игре с болью «я в домике», и туннельное зрение расширилось.

Он перенес меня на кровать и сразу сильно меня обнял, и я начала плакать. Он накрыл меня сверху своим телом, как одеялом, как защитной броней, его тело дергалось с моим в моих рыданиях. Эта боль стала сильным стрессом, и её надо было выпустить из себя. Тяжело было оказаться в ситуации, где я ничего не могу с ней сделать — это было реальное выполнение психологической игры «самый плохой сценарий», только в терапетичеакой дозе, как прививка. Да, я могу оказаться в такой ситуации, где мне будет больно и страшно, и я ничего не буду контролировать, потому что мне интересны такие практики, но я это переживу и буду в порядке.

А оказалось, что я просто боялась обрушить свою страсть на другого человека, настолько она сильная — я сжимаю зубы, кричу, рычу, сжимаю чужую плоть руками и тяну. Анзол выдерживает меня, я уверена в том, что он скажет, если я сделаю что-то неприятно. Я узнала, что моё тело чувствительное много где, хотя я всегда думала, что мне вообще безразличны ласки груди. С Анзолом вообще можно всё, что не запрещено — например, ласкать гладко бритой головой мою вульву и клитор, или тереться о мужское колено.

Когда он входил в меня в миссионерской позе, мне стало больно, и я расплакалась — меня отбросило в мои предыдущие отношения, где от меня ждали удовольствия, но при этом мне приходилось терпеть глубокие фрикции, пока он кончает. Анзол снова обнял меня, и я смогла оплакать свою невозможность сказать, свой дискомфорт. Я сказала сквозь слезы одну фразу, которая станет маяком для меня на ближайшее время в исследовании моей сексуальности: «Я так хочу трахаться, но не хочу терпеть боль». На что Анзол мне ответил, что я не должна терпеть боль, я должна терпеть только удовольствие, и похвалил меня за то, что я сказала о дискомфорте.

Когда слезы закончились, я снова мгновенно возбудилась — потому что слезы стали скорее сближающим фактором, оголяющим душу. Мы поменяли позу, я легла на живот со сведенными ногами, а Анзол лег на меня сверху — так естественно из-за позы ограничивалась глубина вхождения, плюс я могла регулировать углом таза и ягодицами, чтобы мне было совсем комфортно. Это прекрасно — оргазмы другого, и так прекрасно было слышать, что он не сдерживал голос, как все его тело дергалось с остаточными спазмами оргазма. Теперь я хочу увидеть его лицо когда он кончает. Трудно было оторваться друг от друга.

Я нашла в себе, кроме нижней, ещё и верхнюю сторону — мне нравится с властью играть, мне нравится, что она может быть побеждена и свергнута, и вновь отобрана. Как же много всего есть в сексе, чего я ещё не знаю, и как я много я хочу узнать.

Спасибо, Анзол.