Я увидела Анзола на моей первой шибари-вечеринке и там же подошла и попросила связать меня наедине. Мы договорились встретиться через четыре дня. Конечно же, я прочитала о нем все, что могла найти, но все равно волновалась. Очень важно было знать, что Анзол регулярно сдает анализы и заботится о своем сексуальном здоровье, так что даже моё подсознание, которое всегда следит, в безопасности ли я, смогло расслабиться.
Когда я только пришла и переоделась, Анзол сидел в позе лотоса в центре своей студии. Я села рядом в такую же позу, как будто приняв приглашение. Про содержание вводного разговора только скажу, что даже меня после 2.5 лет психотерапии удивило, как изящно Анзол привёл меня к прямому высказыванию моих желаний. Но, к счастью, не все желания нужно было высказывать, Анзол очень чувствителен к невербальным сигналам, и о многом во время сессии мне даже не приходилось думать — казалось, что исполняются самые заветные мечты, которые я даже не успела намечтать, потому что не знала, что так можно.
Для меня очень важна психологическая составляющая шибари — я воспринимаю это как возможность научиться отдавать контроль, расслабляться и принимать происходящее. И ещё, конечно, о власти — что может быть сексуальнее власти...
Анзол это понял и с самого начала повёл сессию именно в нужном мне психологическом русле. Я была настолько удивлена и переполнена ощущениями, что я даже плохо помню первые его действия — помню, что когда он взял меня за волосы, запрокинул голову назад и ударил по щеке, я поняла, что мне не казалось, что этот опыт перевернёт мою жизнь.
Для меня очень важна психологическая составляющая шибари — я воспринимаю это как возможность научиться отдавать контроль, расслабляться и принимать происходящее. И ещё, конечно, о власти — что может быть сексуальнее власти...
Анзол это понял и с самого начала повёл сессию именно в нужном мне психологическом русле. Я была настолько удивлена и переполнена ощущениями, что я даже плохо помню первые его действия — помню, что когда он взял меня за волосы, запрокинул голову назад и ударил по щеке, я поняла, что мне не казалось, что этот опыт перевернёт мою жизнь.
Как же долго я об этом мечтала...
В самом начале обвязки, когда веревка прошла первый круг по плечам, мне стало больно от того, насколько плотно она лежит. Анзол сказал, что веревка имеет свойство растягиваться, а кожа — привыкать, в чем оказался прав, уже через пять минут я забыла о плечах. Конечно, я начиталась пособий для новичков и трепетно отслеживала изменения в кровообращении кистей и сообщала об этом. Я испугалась, когда иголочки в пальцах начали приходить волнами. Но не зря Анзол сам больше десятка лет сам провел в верёвках — я доверяла его «Это нормально, всё в порядке, твои кисти теплые и могут схватить мои пальцы». Открытие пришло с завершением обвязки грудной клетки: мне стало тяжело дышать грудью, на полном вдохе я не могла развести рёбра. Но сразу же вспомнила, что есть дыхание животом, которое на самом деле глубже и полнее, чем грудью. Это перенастроило меня на адаптацию к внешним условиям и контакт со своим телом. Дальше была небольшая обвязка таза и лодыжек, которая впервые подняла меня над землёй на верёвках. Анзол напомнил мне контролировать дыхание и дышать медленнее, иначе из-за глубокого и быстрого дыхания могу улететь куда-то раньше времени.
То, что происходило дальше, заставляет меня сладко потягиваться и закрывать глаза. Я уже не так чётко помню, как менялись позы и что конкретно я чувствовала — больше не хотелось говорить. Хотелось только чтобы Анзол продолжал делать со мной то, что делает. Он шлёпал меня рукой и плеткой, доводя силу удара до такой, чтобы я хохотала и кричала от счастья во весь голос, гладил между ударами, разнося тепло по всей ягодице. Он засовывал мне пальцы в рот, надавливал на корень языка и кайфовал от моей реакции — и в этом его удовольствии крылось очень много удовольствия моего — не только от того, что он заставлял меня чувствовать, но и то, как ему это нравилось. Даже исполнилась моя мечта быть придушенной — для меня это об абсолютной власти над человеком, я вишу почти вверх ногами, обездвиженная, и вся я, моё дыхание — в его руках.
Для меня было удивительным, насколько комфортно мне было в верёвках — в какой-то момент я совершенно привыкла к боли во время изменения позы и научилась её переживать, издавая звуки, рыча и глубоко и громко дыша. Остались только космос, невесомость и Анзол, капитан этого космического корабля. Мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось.
Я пережила ту самую прекрасную уязвимость позы с согнутыми в коленях, связанными и раздвинутыми ногами — когда я вся нараспашку, и мне больше нечего стесняться, и я наконец могу быть собой и расслабить каждую клеточку своего тела.
То, что происходило дальше, заставляет меня сладко потягиваться и закрывать глаза. Я уже не так чётко помню, как менялись позы и что конкретно я чувствовала — больше не хотелось говорить. Хотелось только чтобы Анзол продолжал делать со мной то, что делает. Он шлёпал меня рукой и плеткой, доводя силу удара до такой, чтобы я хохотала и кричала от счастья во весь голос, гладил между ударами, разнося тепло по всей ягодице. Он засовывал мне пальцы в рот, надавливал на корень языка и кайфовал от моей реакции — и в этом его удовольствии крылось очень много удовольствия моего — не только от того, что он заставлял меня чувствовать, но и то, как ему это нравилось. Даже исполнилась моя мечта быть придушенной — для меня это об абсолютной власти над человеком, я вишу почти вверх ногами, обездвиженная, и вся я, моё дыхание — в его руках.
Для меня было удивительным, насколько комфортно мне было в верёвках — в какой-то момент я совершенно привыкла к боли во время изменения позы и научилась её переживать, издавая звуки, рыча и глубоко и громко дыша. Остались только космос, невесомость и Анзол, капитан этого космического корабля. Мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось.
Я пережила ту самую прекрасную уязвимость позы с согнутыми в коленях, связанными и раздвинутыми ногами — когда я вся нараспашку, и мне больше нечего стесняться, и я наконец могу быть собой и расслабить каждую клеточку своего тела.
Я пришла к Анзолу, уставшая от обычного секса, от мужчин, которые через пять минут поцелуев лезут в трусы. Я говорила, что не хочу прикосновений к своим гениталиям, потому что мне становится от этого скучно. Но я не знала, что с Анзолом не может быть скучно — я узнала это, когда на мою промежность приземлилось мокрое горячее полотенце. Я не почувствовала привычного желания, как оно проявляется в обычных предварительных ласках, приливе крови к гениталиям. У меня было просто ощущение, что я вся — открыта, расслаблена и свободна, даже во влагалище, где всегда на случай опасности я готова закрыться.
Очень важно было то, что когда пару раз происходило что-то, что было для меня слишком — больно, страшно или просто слишком — Анзол мгновенно прислушивался и отзывался.
После трёх пальцев во рту я захотела ощутить член — и минет на верёвках, когда всем моим телом управляет другой человек, а я принимаю его как можно глубже, мне безумно понравился, в отличие от обычного. Я наконец не думала о том, как я выгляжу, и мне нравилось ощущать смесь слёз и слюны на своём лице, текущую с подбородка по щекам ко лбу. Ещё я заметила одну вещь, которую делал Анзол — он иногда начинал дышать так же глубоко и с тем же ритмом, как я, синхронизируясь с моим дыханием, и будто получая над ним контроль — и уже я повторяла его дыхание.
Как-то очень постепенно Анзол спустил меня с подвеса и потихоньку начал освобождать от веревок, перемежая это с усилением натяжения и каких-то жестов в мою сторону, так что я всё время оставалась в одном стабильном состоянии желания и подчинения.
Когда я осталась без веревок, я почувствовала себя беззащитной. Веревки дают очень чёткую структуру моему телу и психике, и снова стать свободной мне было некомфортно. Мне захотелось уткнуться в Анзола, и он уверенным движением взял меня к себе на коленки в позе эмбриона, смягчив моё рождение из веревочного кокона. Я одновременно была ребенком, только что вышедшим из уютной утробы матери и замерзающем в открытом мире, и алчущей самкой, и послушной нижней, продолжением рук хозяина. Анзол шлепал меня и ласкал мою вульву, соблюдая мою просьбу не входить в меня. Но я захотела этого и направила его пальцы внутрь меня. Боже, это ощущение, когда я как на вертеле, на его пальцах — два пальца в моей вагине, а три — в моей глотке... Он развернул меня, залил смазкой, и через десять секунд я узнала, что умею сквиртовать. Я испытывала вагинальный оргазм два раза в жизни, и он отличается от клиторального тем, что я совершенно теряю разум, как будто кричит не только моё горло, но и все моё тело, и слово «удовольствие» не выражает и десятой части того, что я испытываю. Так вот, этот третий и сразу же после четвертый раз были именно такими, но одновременно совершенно другими. Приближение оргазма ощущалось как накопление энергии, будто волны плещутся в низу моего живота, и я потеряла разум уже на подходе, и очнулась только на последних толчках мышц влагалища, и поняла, что я лежу в большой луже теплой жидкости, излившейся из меня. Почти сразу на меня нашла вторая волна, и я уже знала, что будет и очень хотела посмотреть — из меня и правда вверх била прозрачная струя сквирта. Я не помню, когда я была так удивлена в последний раз, я хохотала от счастья — я узнала, что я тоже могу это испытывать, что я могу изливаться от удовольствия, и в этом нет ни капельки требования и долженствования, которые убили моё либидо почти на год.
После трёх пальцев во рту я захотела ощутить член — и минет на верёвках, когда всем моим телом управляет другой человек, а я принимаю его как можно глубже, мне безумно понравился, в отличие от обычного. Я наконец не думала о том, как я выгляжу, и мне нравилось ощущать смесь слёз и слюны на своём лице, текущую с подбородка по щекам ко лбу. Ещё я заметила одну вещь, которую делал Анзол — он иногда начинал дышать так же глубоко и с тем же ритмом, как я, синхронизируясь с моим дыханием, и будто получая над ним контроль — и уже я повторяла его дыхание.
Как-то очень постепенно Анзол спустил меня с подвеса и потихоньку начал освобождать от веревок, перемежая это с усилением натяжения и каких-то жестов в мою сторону, так что я всё время оставалась в одном стабильном состоянии желания и подчинения.
Когда я осталась без веревок, я почувствовала себя беззащитной. Веревки дают очень чёткую структуру моему телу и психике, и снова стать свободной мне было некомфортно. Мне захотелось уткнуться в Анзола, и он уверенным движением взял меня к себе на коленки в позе эмбриона, смягчив моё рождение из веревочного кокона. Я одновременно была ребенком, только что вышедшим из уютной утробы матери и замерзающем в открытом мире, и алчущей самкой, и послушной нижней, продолжением рук хозяина. Анзол шлепал меня и ласкал мою вульву, соблюдая мою просьбу не входить в меня. Но я захотела этого и направила его пальцы внутрь меня. Боже, это ощущение, когда я как на вертеле, на его пальцах — два пальца в моей вагине, а три — в моей глотке... Он развернул меня, залил смазкой, и через десять секунд я узнала, что умею сквиртовать. Я испытывала вагинальный оргазм два раза в жизни, и он отличается от клиторального тем, что я совершенно теряю разум, как будто кричит не только моё горло, но и все моё тело, и слово «удовольствие» не выражает и десятой части того, что я испытываю. Так вот, этот третий и сразу же после четвертый раз были именно такими, но одновременно совершенно другими. Приближение оргазма ощущалось как накопление энергии, будто волны плещутся в низу моего живота, и я потеряла разум уже на подходе, и очнулась только на последних толчках мышц влагалища, и поняла, что я лежу в большой луже теплой жидкости, излившейся из меня. Почти сразу на меня нашла вторая волна, и я уже знала, что будет и очень хотела посмотреть — из меня и правда вверх била прозрачная струя сквирта. Я не помню, когда я была так удивлена в последний раз, я хохотала от счастья — я узнала, что я тоже могу это испытывать, что я могу изливаться от удовольствия, и в этом нет ни капельки требования и долженствования, которые убили моё либидо почти на год.
Было трудно оторваться от Анзола, мне понадобилось ещё какое-то время, чтобы стать готовой закончить этот опыт, перевернувший мою жизнь.
Я пишу эту заметку на утро после долгого сна. До дома я доехала на такси, и ехала я не с каким-то ощущением ликования или восторга, а абсолютного спокойствия. Абсолютнейшего. Будто я нашла важную часть себя, и, наконец, стала целостнее и сильнее. Я довольно рано легла спать, и до самого сна я продолжала ощущать то, что по-английски зовётся tranquility — спокойствие, покой, безмятежность. На моём теле до сих пор есть следы от верёвок, и самый главный след, лёгкий синяк внизу скулы, которые мне напоминают, что всё произошедшее было в реальности, и что я могу быть такой, какой захочу быть. Я убедилась, что не обязательно строить долгие моногамные отношения для самых лучших оргазмов. Спасибо, Анзол. Я могу отдать контроль другому человеку, я могу раствориться, доверять, я могу орать во всю глотку, просить о доминировании, доминировать сама — я могу быть собой.